— За то время, что мы наблюдаем за Путиным, он извинился, кажется, впервые. Хотя по форме это было не вполне извинение. Что его заставило это сделать?
— Думаю, что дальше ему, что называется, отступать было некуда. Я не могу этого, конечно, знать, но полагаю, что азербайджанская диаспора, которая в России исторически занимает очень сильные экономические позиции, могла оказать некое влияние на Алиева.
— На Алиева?
— Да. С тем чтобы он был более снисходительным к тем формулировкам извинений, которые предложит Путин. Это же каким-то образом согласовывается заранее. Алиев не дал бы добро, если бы не знал, что Путин готов на некие примирительные месседжи, которые он, Алиев, готов принять. И Путин тоже знал, какие месседжи будут приемлемы для Алиева. Это обычная практика согласования. И она, думаю, в этой ситуации не могла не сработать. Экспромтов здесь не могло быть, мы могли увидеть только коридор возможностей, внутри которого формулировки варьировались бы от более откровенно извиняющихся до более завуалированных.
В общем, фактически Путин, конечно, признал: да, в охоте за украинскими беспилотниками работала ПВО, удар по самолету мог быть не прямым, а в результате попадания осколков. А осколки — они откуда? В результате стрельбы российской ПВО. Он ведь не стал говорить о том, что план «Ковер» объявили уже после удара.
— Через 15 минут, как следует из распечаток, опубликованных Азербайджаном. И Алиев его не спросил, что же вы, мол, небо не закрыли.
— Это вы так думаете, что он должен был спросить, что он должен был прямо совсем опозорить Путина, поставить перед ним вопрос, на который невозможно было ответить.
— Думаю, да.
— Вот об этом я и говорю: я полагаю, что все-таки была взаимная договоренность. Алиев не стал об этом говорить, он ответил в том духе, что, мол, у нас хорошие отношения всегда были. То есть он принял эту форму извинений.