Весной 1995-го, когда мы вернулись домой, война еще не закончилась. Город уже обстреливали не так часто, но бои вокруг него продолжались. Люди враждебно относились к российской власти, которая номинально установилась в Чечне. Чтобы это исправить, Москва решила провести выборы главы республики, в которых участвовали только лояльные российской власти кандидаты. Дудаевская власть эти выборы не признавала. Главным претендентом, одобренным Россией, стал чеченец Доку Завгаев — опытный советский партийный чиновник, до прихода Дудаева возглавлявший местный парламент. За месяц до дня голосования на Завгаева совершили покушение, но он почти не пострадал. Официально в выборах участвовали более половины жителей Чечни, 95% из которых голосовали за кремлевского выдвиженца.

Завгаев на своем посту ничем особенным не запомнился. Он не принимал радикальных решений, не выступал с пламенными речами, не объявлял никому войну, не обещал решить проблему за два часа. Избалованная всем вышеперечисленным чеченская общественность Завгаева как будто не замечала.

В один только ноябрьский день 1995 года позиции федеральных войск обстреляли 63 раза.

Грозный кишел российской военной техникой, которая каталась по разбитым дорогам под бело-сине-красным триколором — российский флаг с тех пор так и не перестал быть для меня вражеским. Мы, подростки, мерялись тем, кто сколько раз показал «фак» танку или БТР. Продемонстрировать средний палец танку считалось особенно смелым поступком, потому что на танке есть пушка, которая может выстрелить.

Чеченцы снова выходили работать в бюджетные учреждения, постепенно начали открываться школы. Во время штурма Грозного в нашу школу попала бомба, так что оставшиеся два месяца учебного года мы учились в здании бывшего детского садика, где не было окон и дверей, зато были стены. По мере того как люди возвращались домой, ученики перестали помещаться в здание, так что нас перевели в детсад побольше — тоже разрушенный. Его восстанавливали, так что во время строительных работ уроки проходили во дворе, на скамейках. У моих одноклассников тогда была шутка: они подходили к детской площадке, где проводился урок, изображали стук в дверь в воздухе и спрашивали у учительницы: «Анжела Султановна, можно зайти?»

Мама устроилась на работу в правительственную столовую и снова стала единственным кормильцем семьи. Вместо зарплаты ей тогда выдавали солдатскую тушенку и сгущенку.

Несмотря на то что в Чечне действовала федеральная российская власть, свое неприятие к ней люди проявляли открыто. Они проводили митинги на площади в Грозном и других городах, требовали вывода войск, выходили с плакатами в поддержку Дудаева. Одну из таких акций, которая проходила в чеченской столице 9 февраля 1996 года, сначала блокировали милиция и федеральные войска, а затем по митингующим начали стрелять из гранатомета — погибли три человека. Тем не менее, акции продолжались, в местных газетах открыто печатали критику российских властей и военных, российские журналисты делали репортажи из Грозного, в которых рассказывали о том, как убивают мирных людей. Все эти события сплотили чеченцев — от России отреклась даже бывшая оппозиция. Стало понятно, что враги — это не те, кто не разделяет наших политических взглядов, а те, кто убивает наших людей.

Я тоже в свои 14 лет считала важным прояснить свою позицию — вырезала из газеты черно-белую фотографию Дудаева размером с тетрадный лист и наклеила ее на обложку школьного дневника. Потом задали написать сочинение о Родине. Я обратилась за помощью и советом к троюродной сестре, ей тогда было около 18 лет и она жила в том самом Урус-Мартане, который когда-то считался городом, оппозиционно настроенным к Дудаеву. Она написала сочинение за меня и, конечно, критиковала военных и российскую власть, но еще разносила в пух и прах Дудаева и его сторонников: на ее взгляд, именно они были виноваты в том, что произошло в Чечне. Я прочитала это сочинение и выкинула в мусорное ведро — и дело было не в том, что я не соглашалась с сестрой по самым разным пунктам, а скорее в самой мысли о том, что сочинение предательское, а я не могу быть предателем. Я написала свое — наивное, неуклюжее, полное противоречий и пафоса — сочинение. Заканчивалось оно словами «Свобода или смерть» — так же называлась популярная в то время в Чечне песня о подвигах горских воинов.

Примерно в это время я узнала имена Шамиля Басаева, Аслана Масхадова, Зелимхана Яндарбиева и других чеченцев, руководивших войной против России. У Басаева была самом богатая биография. В 1991 году, во время августовского путча, он участвовал в защите Белого дома в Москве и помог сторонникам Ельцина победить советских консерваторов. Через пару месяцев Басаев вместе с сообщниками угнал самолет и захватил заложников в знак протеста против введения чрезвычайного положения в Чечне. Потом он выдвинулся в президенты Чечни, а когда проиграл, поддержал Дудаева. Дальше ушел воевать в Нагорный Карабах, за который конфликтовали Армения и Азербайджан (Басаев поддержал Азербайджан), поучаствовал в грузино-абхазском конфликте на стороне Абхазии, которая пыталась провозгласить независимость, а также, по собственным словам, побывал в охваченном гражданской войной Афганистане. В 1994 году, вернувшись на родину, Басаев сначала поддержал Дудаева в борьбе против оппозиции, а когда началась война, вступил в ряды вооруженных сил Ичкерии.

Через 11 дней после этого Басаев вместе с группой чеченцев поехал в российский город Буденновск в 300 километрах от чеченской столицы и захватил там больницу с роддомом, взяв в заложники больше тысячи человек. Добившись прямых переговоров с тогдашним российским премьер-министром, Басаев потребовал остановить войну в Чечне и вывести из республики войска. Москва обещала пойти ему навстречу — и обеспечила Басаеву безопасный путь до Чечни; вместе с ним и его бойцами в автобусах поехали российские депутаты, правозащитники и журналисты, которые предложили себя вместо гражданских заложников. В числе добровольцев был сотрудник «Мемориала» Олег Орлов, который потом подробно описал эти события. Вот один эпизод из его воспоминаний: «Был еще один мужчина, у которого жену, медсестру, захватили в заложники. Он дома хлебнул водки — видимо, для храбрости — и сам пошел в больницу. Ведь тогда в первые часы даже оцепления нормального не было. Он пришел, постучался, боевики изумились и впустили. Но Басаев приказал его расстрелять, считая, что это засланный эфэсбэшник».

На территории Чечни заложников-добровольцев отпустили. В течение нескольких месяцев было проведено три раунда переговоров между Россией и Чечней — в итоге договорились о прекращении огня, выводе войск, разоружении чеченских формирований, обмене пленных и многом другом. Пару месяцев работала Специальная наблюдательная комиссия, она позволяла урегулировать некоторые конфликты, помогала искать похищенных и пропавших без вести. Но выполнять договоренности не хотели обе стороны. Чеченцы сдавали оружие неохотно, российские военные отошли буквально на несколько километров; в отдельных районах бои и вовсе не прекращались. По большому счету, война продолжалась.

После Буденновска в российском медийном пространстве чеченцы из сепаратистов превратились в террористов, главным из которых стал Басаев. Чеченцы относились к нему по-разному: кто-то считал героем, кто-то воспринимал захват заложников как жест отчаяния или мести; пользовался популярностью и слух, будто Басаев на самом деле сотрудник ГРУ и работает в интересах России.

Моим героем Басаев никогда не был. Я не считала убийства мирных людей, тем более детей и женщин — то, против чего боролись чеченцы, — оправданными. Нашими героями тогда были простые ребята — боевики. Я только недавно узнала, что это слово имеет негативную коннотацию в русском языке. Нам боевики казались самыми смелыми ребятами, настоящими борцами за независимость. Встречаться с боевиком считалось престижным, девчонки мечтали об этом.

9 января 1996 года отряд чеченца Салмана Радуева захватил заложников в дагестанском городе Кизляр. Операция, по его словам, пошла не по плану. Изначально планировалось уничтожение военных вертолетов, которые якобы поставляли боеприпасы российским военным в Чечню. Атаковав кизлярскую военную базу и уничтожив вертолеты, которых там оказалось не восемь, как ожидалось, а три, Радуев понял, что не сможет уйти невредимым, вошел в город и захватил до двух тысяч заложников среди местных жителей. Прикрываясь ими, группе Радуева удалось добраться до другого дагестанского населенного пункта, села Первомайское. Там он взял еще заложников из числа силовиков. Попытка российских властей захватить боевиков не увенчалась успехом, Радуев и большинство его людей успешно вернулись в Чечню; погибли в результате их действий около 80 человек.

Продолжались и убийства мирных жителей в самой Чечне. Вот как выглядела хроника военных действий в 1996 году: «К началу марта усилилась напряженность в районе блокированного федеральными войсками села Серноводск. Вечером 2 марта была достигнута принципиальная договоренность о мирном разрешении ситуации вокруг этого села. Подписание договоренности было назначено на 10 часов утра 3 марта. В 05.45 утра 3 марта федеральные войска вошли в Серноводск и открыли беспорядочный огонь. Начался бой. Село обстреливалось из артиллерийских орудий, минометов и с вертолетов. Коридор для выхода населения был открыт только 4 марта».

6 марта 1996 года боевики предприняли попытку захватить Грозный. Я тогда училась в девятом классе, в новой школе. В городе шли бои, люди снова несколько дней пряталась в подвалах. В штурме под руководством еще одного известного чеченского боевика Руслана Гелаева участвовали несколько сотен человек. Против них подняли вертолеты, которые неизбирательно били по всему, что движется, — погибло до 500 мирных жителей. Гелаевцы ушли через два дня, прихватив запасы захваченного у федералов оружия, продовольствия и медикаментов, а также несколько десятков гражданских заложников.

Среди моих друзей тогда ходил такой анекдот: группа боевиков прорыла тоннель под комендатурой российских военных, но, высунувшись из ямы, обнаружили, что ошиблись в расчетах и вылезли в подвале обычного дома чеченской семьи. Поняв свой просчет, боевик с лопатой сказал удивленной и испуганной хозяйке дома: «Извините, тетенька, немного ошиблись в этот раз, вернемся через несколько месяцев».

После мартовского штурма Грозного боевиков действительно стали ждать чуть не каждый месяц. В народе появилось выражение «говорят, шестого зайдут» или «говорят, заходят». Мы до сих пор с друзьями так шутим: «Ну что говорят?» «Говорят, заходят». Напоминает хрестоматийный диалог наших депортированных дедушек и бабушек, который потом тоже стал шуточным: «Что говорят?» «Говорят, скоро поедем домой».